Почем сейчас углеродная единица и сколько стоит декарбонизация

Мы — свидетели беспрецедентных изменений в энергетике. На горизонте маячат переосмысление роли нефти и газа, выход на нулевой баланс, обмен углеродными единицами, поездки на водоробусах и, хотелось бы верить, замедление процесса глобального потепления.

Курс — 2050

Первым международным соглашением, где была четко обозначена задача сдерживать эмиссию парниковых газов (ПГ) в атмосферу, стала Рамочная конвенция ООН об изменении климата, которую в 1992 году на Саммите Земли в Рио-де-Жанейро подписали более 180 стран. Киотский протокол, принятый в 1997-м как дополнительный документ к Конвенции и вступивший в силу в 2005 году, определил количественные обязательства по ограничению выбросов ПГ. Следующий важный документ — Парижское соглашение по климату, которое принято в 2015 году. Вот знаковая цитата из него: «Удержание глобальной температуры намного ниже 2 °C (3,6°F) сверх доиндустриальных уровней при одновременном изыскании средств для ограничения роста до 1,5 °C».  

Но пока шли обсуждения и детализация принятых положений, Евросоюз три года назад наметил собственный зеленый курс, заявив, что намерен стать лидером по снижению углеродных выбросов и к 2050 году достичь климатической нейтральности. Такую же временную отметку ставит для себя и Япония, которая через 30 лет намерена полностью перейти на водород. Китай в отличие от ЕС предполагает до 2060 года выйти только на углеродную нейтральность. В название стратегии «Казахстан-2050» сразу был заложен срок перехода республики к зеленой экономике. В государственной концепции развития Саудовской Аравии, направленной на диверсификацию экономики и снижение зависимости от экспорта углеводородов, в качестве рубежа указан 2030 год, а полностью углеродно нейтральным нефтяное королевство планирует стать к 2060-му. В Бразилии — третьей стране в мире по производству зеленой энергии, где создана одна из самых «чистых» структур энергетики — еще в 2017-м был принят закон о переходе на биотопливо. А в Канаде — в городе-сателлите Норт-Ванкувере — и вовсе вскоре приступают к реализации проекта по отоплению зданий путем подачи инновационной низкоуглеродной энергии, проще говоря, с использованием тепловой энергии, выделяемой процессорами при майнинге биткоинов.

Развивается углеродное регулирование и в Российской Федерации. Национальный вклад в выполнение Парижского соглашения прописан в Указе Президента Российской Федерации от 4 ноября 2020 года № 666 «О сокращении выбросов парниковых газов». В частности, предполагается, что к 2030 году максимальный уровень выбросов ПГ не должен превышать 70% от показателей 1990 года.

На недавнем Татарстанском нефтегазохимическом форуме этой теме была посвящена практически вся деловая программа. Интернациональный состав представителей отрасли, которая, по мнению ряда экспертов, влияет на климатические изменения, озадачен вопросами декарбонизации экономики, будущего своих компаний и бизнеса в целом.

— За последние годы значимость климатической повестки и устойчивого развития повысилась, — считает руководитель принимающей форум стороны — президент Республики Татарстан Рустам Минниханов. — Сегодня под угрозой введения Евросоюзом трансграничного углеродного регулирования находятся многие международные нефтегазовые компании. Поэтому все заинтересованы в скорейшей разработке и реализации зеленых программ. В сфере энергетики руководство России ставит конкретные задачи по снижению эмиссии парниковых газов и созданию системы достоверного мониторинга выбросов. Татарстан как один из крупнейших центров по добыче и переработке нефтяного сырья прилагает для этого все усилия.

Как известно, в рамках «климатического пакета» механизмов по управлению выбросами, предлагаемого Минэкономразвития России, сейчас обсуждается проект закона о выбросах парниковых газов, национальной стратегии развития с низким уровнем выбросов ПГ, а также о создании системы добровольных климатических проектов, которая упорядочит оборот углеродных единиц.

Кстати, эксперимент с этой «валютой» первой поставит у себя Сахалинская область, где в ближайшее время планируется отработать подходы к созданию инструментов верификации, учета выбросов и поглощений. Ожидается, что в итоге появится первая в РФ региональная система международной торговли «углеродными единицами», а Сахалин выйдет на углеродную нейтральность к 2025 году.

Так почем нынче углеродная единица?

Механизм купли-продажи квот на выбросы в атмосферу, в который сейчас вплетается та самая «валюта» под названием углеродные единицы, был озвучен еще во времена Киотского протокола — в конце 1990-х. Он основан на том, что страны и предприятия, которые показывают низкий уровень загрязнений, могут продавать свои квоты тем, кто производит избыточные объемы парниковых газов. 2000-е положили начало созданию соответствующей инфраструктуры: климатические биржи появились в европейских городах — Париже, Лейпциге, Осло, в американском Чикаго и в некоторых других регионах, например в Сингапуре, где торгуются углеродные фьючерсы и свопы на стандартные объемы выброса.

Но на современном этапе вопрос выходит за рамки отдельно взятой страны или сообщества стран. Так, с 2023 года ЕС планирует ввести механизм трансграничного углеродного регулирования (это то, о чем говорил Рустам Минниханов). Таким образом, с одной стороны, ЕС «работает» со своими производителями, которые выводят «грязные» производства за границу и тем самым экономят на приобретении внутренних углеродных кредитов. С другой — продукция, поставляемая в страны ЕС, должна будет проходить жесткую европейскую экологическую стандартизацию. Компании, предлагающие товары с наибольшим углеродным следом, обязаны будут докупать кредиты, с наименьшим — смогут их продавать.

— Летом этого года Европейская комиссия обнародовала долгосрочный план «Зеленая сделка» по переходу на безуглеродную экономику. Ожидается, что к 2030 году объемы выбросов CO₂ в странах ЕС по сравнению с 1999-м должны сократиться на 55%. Для этого и вводится механизм трансграничного углеродного регулирования: с импортных товаров с высоким уровнем углеродной емкости будет взиматься плата при ввозе в Евросоюз, — поясняет заместитель министра промышленности и торговли России Михаил Иванов. — Под это правило попадет и часть российской продукции. По итогам 2020 года доля экспорта промышленных товаров из России в ЕС составила около 22% (в денежном выражении это 24 миллиарда долларов). Наибольший удельный вес в несырьевом экспорте имеют поставки продукции цветной и черной металлургии, а также химической промышленности.

В ведомстве подсчитали возможные финансовые потери, которые могут понести российские производители-экспортеры при взимании трансграничного углеродного налога: при ставке 53 евро (стоимость тонны эквивалента CO₂ на европейской бирже) объем потерь приравнен к 500 млн евро. Если ориентироваться на 2030—2035 годы, то эксперты считают, что ставка на выбросы CO₂ увеличится почти в два раза.

— Миллиард евро — это тот объем потенциального налога, который может собираться с российского экспорта (при условии, что мы отталкиваемся от текущего уровня экспорта), — констатирует Михаил Иванов.

Win-win

Согласно исследованиям консалтинговой компании Boston Consulting Group (BCG) более половины мировых выбросов CO₂ от сжигания топлива приходится на производственные и логистические операции в промышленности. То есть в том, что промпредприятия оставляют внушительный углеродный след, сомневаться не приходится. В то же время, несмотря на желание следовать зеленому курсу, компании отдают себе отчет в том, что «озеленение» сложившихся годами и десятилетиями производственных цепочек может потребовать огромных средств.

Однако специалисты BCG считают, что «промышленные предприятия не должны рассматривать экологическую устойчивость как угрозу для устойчивости экономической» и рекомендуют взять на вооружение беспроигрышные — win-win — стратегии, которые помогут сохранить и окружающую среду, и финансовый баланс. Добиться гармонизации элементов экологической и экономической устойчивости можно, считают эксперты, внедрив инструменты всесторонней оценки ситуации. Вот два основных направления: определение наиболее действенных мер по декарбонизации и калькуляция экономического эффекта от реализации этих мер (за вычетом расходов на саму трансформацию, в том числе на упреждающее выполнение регуляторных требований, привлечение инвесторов и новых потребителей).

— Независимо от того, что лежит в основе — политические мотивы или научные аспекты сохранения окружающей среды, решение ЕС по созданию низкокарбоновой энергетики и низкокарбоновой промышленности или собственные корпоративные ценности той или иной компании, в Российской Федерации четко задан вектор на зеленый курс, — говорит заместитель министра промышленности и торговли Республики Татарстан Марат Минибаев. — В эпицентре трансформаций — нефтегазохимическая отрасль. И сегодня перед нами стоит задача адекватно оценить все риски, ведь риски — это нереализованные возможности. Наша республика как один из самых передовых регионов должна подхватить и максимально реализовать идеи, связанные со снижением углеродного следа в промышленности и созданием Carbon Free Zone — углеродно нейтральных территорий. Это путь к сокращению издержек и повышению конкурентоспособности наших экспортеров.   

Как предприятия догоняют свои амбиции

— Большинство компаний добывающей и энергетической отраслей публично объявили о своих планах по достижению углеродной нейтральности производства к 2050 году. Но при всей ясности заявленных долгосрочных целей сейчас мы должны решать проблемы ближайшего будущего, — продолжает тему генеральный директор ООО «СеверЭнергияСервис» (Альметьевск, Татарстан) Николай Брянский. — Ускорение процессов трансформации энергетики сопровождается разработкой новых технологий и формированием новых экосистем. Соответственно, увеличивается разнообразие возобновляемых источников энергии, появляются новые энергоносители, создаются новые рынки углеродных и других побочных продуктов в условиях активно развивающейся экономики замкнутого цикла.

Николай Брянский на Татарстанский нефтегазохимический форум был приглашен как один из авторитетных экспертов-практиков. У него 20-летний опыт работы в сфере высоковольтной энергетики в Канаде, образование он получал тоже за рубежом. В совокупности это сформировало ментальность бизнесмена-промышленника с иным, нежели у его российских, и частности татарстанских, коллег, подходом к делу. Предприятие в Альметьевске он возглавил весной 2021 года, а на форуме в Казани поделился своим видением проблем энергетического перехода в аспекте тех изменений, которые будут происходить во всем мире с учетом директив Евросоюза.

— В моем детстве слова «устойчивая энергетика» означали, что можно сутки напролет не выключать свет. Или, если мы говорили про какие-то выбросы, это была чисто экологическая тема, в которую мало кто вникал, — отмечает Николай Брянский. — Сейчас смысл терминов кардинально изменился. Все, о чем мы говорим последние несколько лет, напрямую касается экономики. Западная повестка строится вокруг трех основных направлений. Первое — «озеленение» энергетики, то есть отход от угля как позапрошлого вида топлива и переход на газ и возобновляемые источники энергии. Следующий шаг — электрификация транспорта. И самое сложное — электрификация промышленности. Ведь изменения в энергетической сфере — это не закрытие мощностей нефтехимической и нефтеперерабатывающей промышленности, а переход на абсолютно другие виды топлива и электрификация.

В числе эффективных приемов эксперт отмечает распространение солнечных батарей, ветряной энергетики. В качестве примера приводит крупную канадскую нефтедобывающую компанию Suncor Energy, которая три года назад вдруг объявила о том, что будет строить солнечные электростанции:

— То есть Suncor становится генератором, что несвойственно компаниям добывающим, которые находятся в начале «трубы» и у которых нет нужных компетенций и даже инженерный отдел по-другому «заточен». В начале строительства появилась информация об объектах с огромной мощностью, не нужной самой компании: 400, 500, 600 мегаватт — солнечные и ветровые. И было не очень понятно, для чего Suncor это делает: то ли открывает новые направления бизнеса, то ли ей интересно «закрывать» собственные выбросы, которые уже обложены углеродным налогом. А спустя время стало очевидно, что компания собирается производить зеленый водород, и ее собственная возобновляемая энергия как в пироге накладывается на уже существующий бизнес.

По мнению Николая Брянского, аналогичные процессы уже готовы к запуску в России. То есть рынок тоже понял: важно, чтобы проекты, например солнечной генерации, прорастали из действующих компаний на основе имеющихся ресурсов.

— Кто будет строить энергетическое будущее, как ни компании нефтяного сектора, — подчеркивает эксперт.

В своей презентации он также продемонстрировал, как в Татарстане мог бы быть запущен процесс энергетического перехода. В качестве примера использовал МВЦ «Казань Экспо», где, собственно, и проходил Татарстанский нефтегазохимический форум. Николай Брянский вместе с коллегами рассчитал, как можно на крыше масштабного выставочного центра (общая площадь комплекса 143 361 м²) реализовать солнечный проект. Внедрить при этом российские водородные разработки, подключить отечественные электролизер, аккумулятор и создать российскую водородную заправочную станцию для автобусов (или, как их называют, водоробусов). Инвестиции составили бы примерно 40 млн российских рублей (в эквиваленте чуть больше полумиллиона долларов), еще 40—50 млн собственных средств ООО «СеверЭнергияСервис» вложило бы в водородные решения. Руководитель подчеркивает, что не претендует на серьезные госсубсидии: компании этот проект интересен с профессиональной точки зрения, поэтому она готова к эксперименту частично за свой счет.

— Когда мы говорим о сетях и энергетиках, о нефтесервисном, нефтеперерабатывающем и нефтехимическом секторах как о разных понятиях, то ошибаемся: на самом деле они все относятся к одному кругу объектов регулирования, где выбросы так или иначе будут облагаться налогом. Это новое направление бизнеса, а не просто ограничение, которое кто-то на нас накладывает — европейцы или западные страны, которые не будут нам позволять продавать нашу продукцию, сделают ее более дорогой и менее конкурентоспособной, — подчеркивает докладчик. 

Но этот бизнес можно повернуть в свою пользу. Простой пример: добывающая компания добывает нефть, продает ее в «трубу» и забывает об этом — вот ее узкий источник дохода. Но создавая солнечную электростанцию, та же компания продает уже электроэнергию в сеть по прямым договорам. После этого она генерирует и даже продает зеленые сертификаты (углеродные единицы). Кроме того, использует и избыток электроэнергии для выработки водорода, который тоже будет поставлять на рынок. Подобные проекты называются «Солнце +». Таким образом, создавая солнечную электростанцию, нефтеперерабатывающая или нефтехимическая компания может открыть для себя новые направления деятельности. Не бороться с ограничениями, не пытаться обойти законодательство, а использовать все факторы себе во благо.

В России, Николай Брянский прав, процесс пошел. «Лукойл» на своих НПЗ активно строит солнечные станции — тестирует эту модель, изучает, как она будет выполнять свои функции. «Росатом» рассматривает водородные проекты. «Новатэк» реализует первый в РФ промышленный проект по генерации электроэнергии из водорода.

— Пора говорить проектным языком, а не концептуальным. Мы, сервисники, тоже могли бы делать что-то важное для энергетического перехода. Например, получать зеленые сертификаты и выгодно их продавать: сначала построили бы солнечную станцию для собственных нужд, а потом производили водород, конвертируя энергию его окисления в электроэнергию, — рассуждает Николай Брянский. — В Канаде такой сертификат стоит 40 долларов и законодательно установлено, что через пять лет его стоимость поднимается до 150 долларов. При этом генераторы будут больше денег приносить от выработки зеленых сертификатов, чем от продажи электроэнергии. Нам сегодня надо разрабатывать более гибкую модель бизнеса, которая позволит извлекать выгоду из новых правил игры на рынке энергетики и процветать.

Нефть и газ никуда не денутся (пока)

В поисках альтернатив всегда появляются концептуально новые направления и даже отрасли. Хотя скептики до сих пор задаются вопросами: зачем нам, например, водород, если нефти и газа еще лет на 50 с лихвой хватит; зачем менять источники энергии, если для этого придется ломать привычные схемы, которые еще могут служить и служить; зачем строить солнечные и ветряные станции, если таких понятий, как «чистая энергетика», «зеленая энергетика» в природе не существует?..

Между тем темпы глобального изменения климата уже всерьез угрожают необратимыми последствиями для мировой экосистемы. По худшему сценарию экологов, если выбросы CO₂ не будут сокращаться, через те же 50 лет около 3,5 млрд человек могут оказаться на территориях, непригодных для жизни.

Напомним скептикам, что каменный век закончился не потому, что закончились камни, а потому, что появились новые прорывные технологии. И если уголь был основным видом топлива конца XIX — начала XX века, а нефть и газ традиционно главенствовали в XX и начале XXI века, то к середине XXI века на арену обещают выйти возобновляемые источники топлива и водородные технологии. При этом нефть и газ, как и камни, никуда, естественно, не денутся. Очевидно, что, имея необходимые технологии, отказаться от выбросов загрязняющих веществ в атмосферу гораздо практичнее, нежели использовать «грязное» топливо.

ФОТО Вячеслав Суходольский, Наталья Нияковская, открытые источники