Директор завода «Полимир» Виталий Руткевич работает в военной и гражданской химии более сорока лет

В биографии Виталия Руткевича есть факт, на упоминание о котором получено официальное разрешение. Он, профессиональный инженер-химик-технолог, десять лет отработал в международной Организации по запрещению химического оружия (ОЗХО), а в 2013 году в ее составе получил Нобелевскую премию мира, учрежденную Нобелевским комитетом. Соответствующий именной сертификат занимает почетное место в рабочем кабинете.

В мае 2024 года исполнилось 35 лет с тех пор, как Виталий Руткевич впервые шагнул на проходную одного из крупнейших не только в Новополоцке, но и в Беларуси предприятий. Тогда он был молодой специалист, сейчас — директор завода «Полимир». Общий стаж Виталия Руткевича в химической промышленности превышает 40 лет.

ИСТОКИ

— Виталий Здиславович, вы новополочанин?

— Нет. Родился я в Витебске в 1966 году. Там прошли детство и школьные годы. Моя 40-летняя история на службе у химии берет исток в витебской СШ № 4, где я учился в классе с углубленным изучением химии. Наверное, уже тогда судьбой было так предназначено. В 9 — 10 классах ежедневно у нас было по два-три урока этого предмета, а по вторникам, когда советские школьники получали начальную профессиональную подготовку на УПК, мы занимались химией по пять уроков.

— Уточню, в том возрасте, когда советские девочки и мальчики хотели стать учителями, врачами и космонавтами, вы мечтали быть химиком, директором завода?

— О том, что стану директором, я точно никогда не думал. Мне нравилась химия как предмет, нравилось работать в специальных учебных классах — не с партами и стульями, как у всех, а со столами для опытов, нравилось разбираться в реагентах, носить белый халат.

Когда я заканчивал школу, моя мама, кстати, хотела, чтобы я поступал в Витебский медицинский институт. Но отец, который работал на телезаводе и был связан с военным производством, по совету коллег из военной приемки порекомендовал обратить внимание на Саратовское высшее военное училище химической защиты. В СССР только три учебных заведения готовили специалистов химических войск: в Тамбове и Костроме были командные училища, а в Саратове — инженерное, подготовка там считалась сильнее, и учиться надо было дольше. В 1983 году я подал документы через военкомат и по его направлению поехал поступать.

Предстояло сдавать четыре экзамена: по математике, физике, химии и сочинение по русскому языку. Из 25 баллов с учетом школьного аттестата я набрал 24 и получил право выбирать факультет — военный или специальный инженерный промышленный. Все стремились на первый, а второй большой популярностью не пользовался, так как после него распределение было не только в армию, но и на предприятия химической промышленности. Я выбрал второй.

Учили нас шесть лет. Мы получали и военное, и гражданское образование: дисциплины изучали, химические опыты проводили, в караулы ходили и в наряды по столовой… В целом нас готовили к производству химического оружия, средств индикации химического оружия, средств защиты органов дыхания и кожи от химического оружия и средств коллективной защиты.

Выпускник Виталий Руткевич. Саратов, 1989 год

1990-Е

— Как на заводе «Полимир» оказались?

— 25 марта 1989 года я получил диплом с отличием, подписанный двумя генералами. А на завод «Полимир» приехал по распределению Министерства химической промышленности СССР. Молодым специалистом пришел на производство «Мономеры» в цех 201 по производству НАК и синильной кислоты в отделение катализаторов. Но с производством НАК на тот момент я уже был знаком, так как в 1986 году проходил практику на Саратовском заводе «Нитрон» (сейчас это «Саратоворгсинтез») в таком же цехе, в какой попал на «Полимир».

— Распад СССР вы застали в осознанном возрасте. Какие воспоминания у вас оставили те времена, когда люди в один миг перестали понимать, что происходит?

— Когда я начинал работать, «Полимир» был известен на весь СССР. Проблемы, действительно, начались в 1991 году с перебоев поставок как нефти на «Нафтан», так и углеводородного сырья на наш завод. Вся цепочка разрушалась практически на глазах. Руководство пыталось держать производство на плаву, но эти вопросы решались уже не на местном уровне. Помню ноябрь — декабрь 1996 года, когда из-за нехватки сырья на «Полимире» практически встало полпроизводства полиэтилена, в какой-то момент и наш цех 201 был на некоторое время остановлен. В течение полугода-года все наладилось.

На заводе я работал до 1998 года. Потом уехал по направлению Министерства иностранных дел Республики Беларусь на работу в Организацию по запрещению химического оружия.

ОЗХО

— Как это произошло?

— В январе 1993 года в Париже подписывается международная Конвенция о запрещении химического оружия. В апреле 1997-го при поддержке ООН создается Организация по запрещению химического оружия (Organisation for the Prohibition of Chemical Weapons, OPCW). Чуть раньше во все страны, подписавшие и ратифицировавшие Конвенцию, была направлена просьба предоставить потенциальных кандидатов, которые смогут работать в этой организации. Такое письмо через МИД Беларуси пришло и на завод «Полимир». В то время главным инженером был Вячеслав Сергеевич Антипин. Изучив вопрос, он предложил заполнить документы мне и еще одному полимировцу — начальнику техотдела Юрию Александровичу Дудакову.

Это было неожиданно. Еще неожиданнее прозвучал вопрос о моем знании боевых отравляющих веществ. Конечно, в училище мы все это проходили, но в то же время подписали бумаги о неразглашении… И английский, признаюсь, у меня был тогда слабоват. Но анкеты мы заполнили. Дудаков попал инспектором в группу «А» и начал работать в ОЗХО с 1997 года. Я попал в группу «B» годом позже. Но до этого прошел собеседование в Бухаресте, специальную медкомиссию и двухмодульное обучение (в Гааге и — снова неожиданность — в моем Саратовском училище). Финальный модуль подразумевал пробные инспекции. Первая у меня была в Испании — в Таррагоне, вторая — в Китае. Уточню, это все было только обучение, и то, что меня выбрали для него, вовсе не означало, что я уже стал инспектором ОЗХО. После каждого модуля мы сдавали экзамены. Я получил в общей сложности больше 70 баллов. Но мы не знали, сколько человек выберут, по каким критериям. Нас отправили по домам и сказали ждать результаты.

Вызов пришел через месяц. Предлагался контракт с испытательным сроком шесть месяцев. Я пошел к своему руководителю и наставнику, память о котором с уважением храню до сих пор, — начальнику цеха Геннадию Анатольевичу Платонову. Он, конечно, отпустил.

Будущие инспекторы ОЗХО у входа в головной офис организации. Гаага, 1998 год

Так 20 июля 1998 года в моей трудовой книжке появилась запись: «Уволен по собственному желанию». Маршрутом Минск — Франкфурт — Амстердам мы — я, жена, дочь-подросток и сын, которому не было еще и двух лет, — отправились в Королевство Нидерландов. Там сняли жилье и начали устраивать жизнь заново.

— Быстро быт наладили?

— Первое время было тяжело. Дочери Алесе пришлось сменить язык обучения с русского на английский. При этом параллельно она училась и в русской школе. Здислав был совсем маленький, детских садов там таких, как у нас, нет — это тоже создавало определенные трудности. Язык надо было основательно выучить. Однако в силу того, что в Нидерландах много международных организаций, большинство людей говорит на английском, мы с женой в отличие от детей за голландский даже не брались. Алеся училась в международной школе, Здислав с пяти лет пошел в британскую, а с семи — в русскую при Посольстве Российской Федерации в Бонне, а затем в Гааге. Справились!

— В чем заключалась работа инспектором ОЗХО?

— В инспектировании объектов военной инфраструктуры стран, которые добровольно задекларировали свое химическое оружие, — объектов по хранению и по бывшему производству химоружия, заводов по его уничтожению, а также заводов, где производятся химикаты из списков № 2 и № 3 Конвенции. Было очень много командировок. Я даже подсчитал, что из 10 лет работы в Организации по запрещению химического оружия более трех я провел в разъездах. В американском городе Туэле штата Юта, где располагались крупнейшая база по хранению химического оружия в США и завод по его уничтожению, я, например, был 10 раз и прожил в одной и той же гостинице в разных номерах в совокупности 343 дня. Много поездок было по России. Запомнилась командировка на завод по уничтожению химического оружия в Южной Корее.

На моем счету 18 инспекций заводов по уничтожению химического оружия, 10 — бывших производств и 31 промышленная инспекция. География — весь мир: Германия, Китай, Хорватия, Норвегия, Аргентина, США, Россия, Швеция, Ирландия, Иран, Дания, Бельгия, Италия, Турция, Индия, Австрия, Япония, Нидерланды, Новая Зеландия, Пакистан, Испания, Сингапур, Великобритания.

Наша группа проинспектировала все крупнейшие объекты по хранению — семь в России, примерно столько же в США. Отравляющие вещества были залиты в снаряды, в авиационные бомбы, в боевые головки ракет. На данный момент все заводы по всему миру либо уничтожены, либо перепрофилированы для мирных целей.

Подписание отчета инспекции ОЗХО в МИДе Пакистана. Исламабад, 2007 год

ПРОЩАЙ, ОРУЖИЕ!

— То есть на планете Земля сейчас нет химического оружия вообще?

— Оно есть, и это разрешено Конвенцией, в научно-исследовательских институтах в очень малых объемах и исключительно для того, чтобы тестировать средства защиты. Но инспекционные группы регулярно приезжают в такие НИИ и проверяют, соответствует ли имеющийся объем задекларированному.

В целом, да, как такового химического оружия массового поражения на Земле нет, но мы видим, что в разных уголках планеты иногда точечно используются высокотоксичные химикаты, создаваемые кустарным способом. Достаточно вспомнить громкую историю, когда японская секта «Аум Синрикё» распылила в токийском метро зарин — нервно-паралитический газ, представляющий собой одно из самых сильных отравляющих веществ. Жертвами теракта стали десятки пассажиров.

— Какое химоружие XX века было самым страшным?

— На современном этапе химическое оружие получило развитие во время Первой мировой войны, когда в апреле 1915 года немецкие войска у бельгийского города Ипр провели против британских и французских солдат газовую атаку с применением молекулярного хлора. Количество жертв, если не ошибаюсь, превысило 20 тысяч человек, не считая тех, кто до конца жизни остался инвалидом. Так появился иприт, или горчичный газ, — сильное боевое отравляющее вещество кожно-нарывного действия. К этому же виду химоружия относится и люзит.

Во времена Советского Союза широкую известность получило спецсредство «Черемуха» — газ, который не поражал людей, а выводил их из строя, воздействуя на глаза, слизистую. Самые опасные газы — VX, зарин и зоман. Но против каждого паралитического газа есть антидот. В зависимости от степени поражения и скорости введения антидота человек выживает, но с какими последствиями, не знаю — я не медик. 

— Вы, кстати, упоминали, что проходили спецмедкомиссию. Работа на инспектируемых объектах была опасной?

— Жизнь вообще опасная штука. Даже ступая на пешеходный переход, когда горит зеленый свет, лучше сначала посмотреть по сторонам, не несется ли машина, которая может сбить на «зебре». А инспекторы ОЗХО заходят, например, в зону, где уничтожается химическое оружие, то есть в самое «пекло». На российских заводах, где раньше выпускали химоружие, но так и не смогли добиться снижения ПДК, приходилось работать в специальном костюме химической защиты Л1. На американских аналогичных бывших производствах используется комбинезон с баллонами…

Риск был всегда. Но ты должен четко знать, как и какие применять средства, снижающие его до нуля. Это часть учебной программы Саратовского училища. Мы даже лабораторные выполняли в средствах химзащиты, под вытяжками. Интересно получается: нас учили не бояться того, что, как планировалось, мы будем создавать, а мне довелось это уничтожать.

— Завод «Полимир» — это тоже опасное производство...

— И «Полимир», и «Нафтан», и все остальные предприятия нефтехимической отрасли.

Мы, например, в цехе 201 получаем в качестве побочного продукта синильную кислоту. Она входит в список № 3 Конвенции по запрещению химического оружия. Синильную кислоту можно утилизировать, сжигая в печи отходов. Мы ее перерабатываем в АЦГ — ацетонциангидрин и как товарный продукт продаем потребителям. Кстати, на «Полимире» инспекция из ОЗХО была трижды. Первая — в конце 1990-х, вторая в 2009-м и третья в 2019-м, когда я уже вернулся и с учетом опыта помог подготовиться к проверке и провести ее. Это высоко оценили посетившие завод инспекторы. И позже на имя генерального директора ОАО «Нафтан» пришло письмо из Министерства иностранных дел с благодарностью за помощь в организации международной миссии. 

ПРЕМИЯ

— Расскажите самое главное — про премию Нобелевского комитета.

— Работы у инспекторов ОЗХО хватало всегда, но особенно на начальных этапах — в конце 1990-х — середине 2000-х. Наши специалисты ездили и в Ливию, когда она, наконец, согласилась принять инспекцию, и в Сирию…

В 2013 году Нобелевский комитет присудил Организации по запрещению химического оружия Премию за вклад в сохранение мира. Это справедливо! Ведь химическое оружие создавали не для того, чтобы спасать мир, а для того, чтобы убивать. Но потом люди поняли, что накопили его столько, что могут уничтожить самих себя. Недаром почти все страны мира подписали Конвенцию и ее ратифицировали — это говорит о понимании реальной угрозы. Горжусь тем, что оценен и мой, пусть небольшой, вклад в эту важную миссию — развитие мирной повестки.   

Но напрасно кто-то думает, что инспекторы получили по миллиону долларов, — нам не дали ни цента. Руководство ОЗХО всю премиальную сумму направило на дальнейшую работу по уничтожению и контролю за химическим оружием. Сотрудникам вручили именные сертификаты Обладателя Нобелевской премии в составе организации. После красного диплома Саратовского высшего военного училища химической защиты это самый ценный документ для меня.

— Итак, вы вернулись на «Полимир»…

— Когда закончился контракт с ОЗХО, генеральным директором завода был Александр Леонидович Шамашов. Я обратился к нему с просьбой взять на работу, и меня приняли в производственный отдел «Полимира» инженером по подготовке производства, через год я его возглавил. Отработал в должности начальника девять лет. Затем с декабря 2018 года руководил производством «Мономеры», после чего меня назначили главным инженером предприятия, а в конце 2023-го — директором.

Если полистать мою трудовую книжку, то записей там много, но всего несколько мест работы: училище, затем ПО «Полимир», ОЗХО и снова «Полимир». В мае исполнилось ровно 35 лет с тех пор, как я впервые шагнул на проходную завода.

— На «Полимире» вы, наверное, все знаете. Не скучно?

— Все знать невозможно. Каждый год привносит что-то новое: оборудование, технологии, отношения с деловыми партнерами, внешние условия… Не скучно, потому что, считаю, планку всегда нужно поднимать и развиваться вместе с заводом. На сегодня у меня желание одно: работать и служить для «Полимира». Будут жить «Нафтан» и «Полимир» — будет жить город Новополоцк, будет процветать Республика Беларусь. 

О ЛИЧНОМ

— На нефтехимических предприятиях Беларуси есть еще выпускники Саратовского высшего военного училища химической защиты, не знаете?

— Есть — Олег Анатольевич Курилин, который сейчас работает заместителем генерального директора ОАО «Гродно Азот» — директором филиала «Завод Химволокно». Он из набора 1989 года. Интересно, что в том году я выпускался из роты № 8, а он в нее сразу после меня пришел. Тогда мы не были знакомы.

Кроме того, один из работников «Полимира» — сменный мастер цеха № 007 Андрей Владимирович Гозен начинал учиться в нашем училище, но потом перевелся в Полоцкий государственный университет.

— В начале интервью мы говорили о том, что отчасти вашему выбору профессии поспособствовали родители. А чему вы учили и учите своих детей? Достигли ли они того, что вы хотели?

— Я очень благодарен родителям за все, что они для меня сделали, — маме, которая всю жизнь проработала учителем белорусского языка и литературы, и отцу, который был высококлассным механиком. К сожалению, их уже нет… Но у меня о детстве, о юности только светлые теплые воспоминания остались. Сейчас времена меняются. Говорят, что детям нужны психологи, коучи, менторы, а раньше строгий взгляд мамы очищал карму, повышенный тон голоса отца (коммуниста) все психологические недуги лечил и чакры открывал. Мы — у меня есть старший брат и младшая сестра — выросли, я считаю, достойными людьми во многом благодаря примеру родителей. Так же стараюсь воспитывать и своих детей — на примере наших с женой отношений и отношений с окружающим миром. 

Дочь получила университетское образование в Голландии: первое — в сфере гостиничного и ресторанного бизнеса, второе связано с масс-медиа. До сих пор живет и работает в Королевстве Нидерландов. Сын окончил факультет международных отношений Белорусского государственного университета, уехал учиться в Китай в Шанхайский университет, где изучал международный бизнес и китайский язык. Период пандемии пережил в Шанхае, потом вернулся в Беларусь. Отслужил в армии, сейчас работает в Минске в сфере внешнеторговой деятельности. Каждый из детей пошел своим путем, но тесную связь с нами, родителями, поддерживает.

ФОТО Наталья Нияковская, предоставлены Виталием Руткевичем